Мне приснилось лондонское небо. В поисках мистера Дарси - Елена Отто

Коля, я не люблю бары. И на свидание с тобой не пойду.

– А ты, я посмотрю, всё ковыряешься. Тебе уже лет сколько? – он глубоко задумался, загибая пальцы и рассуждая вслух. – Я был тогда в десятом классе, значит, ты в восьмом. Двадцать пять. Замуж так и не вышла. Детей так и не родила. Будешь до гроба жить с родителями и работать училкой в школе.

– Ты мне что-то другое предлагаешь? – насмешливо спросила Арина.

– А я, может, с серьёзными намерениями! – заносчиво сказал Коля. – Я, может быть, на тебя планы имею! Я, может быть, жениться на тебе хочу.

– Коля, ты только два месяца назад с первой женой развёлся. Зачем тебе опять жениться? Походи холостой, порадуйся жизни. А мне и так неплохо.

– Ковыряешься. Всё недотрогу из себя строишь. Ты что, думаешь, за тобой женихи в очередь будут становиться? У тебя что, деньги, таланты или красота неописуемая? Ты посмотри на себя в зеркало! Худая, как доска, ухватить не за что. Ты, может, ещё и родить не сможешь. Что-то я за все эти годы никого с тобой не видел! – разошёлся Латюшин. – Никто тебя замуж не позвал и уже не позовёт. А знаешь, почему? Потому что мужики сразу видят: была бы баба нормальная, она бы уже была с мужем и с дитём. А раз никто не позарился, значит, невелик подарок. Может, ты бесплодная, а может, фригидная. С чего цену набиваешь – непонятно. Ты уже залежалый товар.

Кровь бросила в лицо Арине, и она с трудом сдержалась, чтобы не ударить пьяного воздыхателя.

– Да я лучше одна всю жизнь буду, чем за такого урода, как ты, держаться! – взорвалась она.

– И будешь одна! И сдохнешь одна! Старая дева!

Арина рванула от него с полыхающим лицом и понеслась через сквер, не разбирая дороги, пока не влетела в Аллочку, покупающую мороженое.

– Что это с тобой? – удивилась она. – На тебе лица нет.

– Латюшин подкатывал. Предложение делал. Ненавижу, – выдохнула она в ярости. – Ишь ты, благотворитель выискался! Ничего собой не представляет, а корчит из себя прекрасного принца. Собрался облагодетельствовать меня своей персоной! А когда отказала, гадостей наговорил и старой девой обозвал.

– Было бы из-за чего расстраиваться, – хмыкнула Аллочка. – У Латюшина ни работы, ни квартиры, ни денег. Собственной жене и то не нужен. Он теперь алименты платить будет следующие четырнадцать лет, после развода ему комнату в общежитии дали – пока он ещё свою жизнь наладит! Пьяный постоянно.

– И с какой радости я должна на него кидаться? – воскликнула Арина в запале. – Потому что он последний холостяк в Краснознамённом?

– Я на таких мужиков как Латюшин даже не обижаюсь, – отмахнулась Аллочка. – Они для меня просто не существуют. А в целом, ты со своим языком поосторожнее. Понятно, что на кого попало бросаться не стоит, но, ты знаешь, в Краснознамённом выбор-то невелик. Если хочешь замуж выйти, может, придётся поумерить запросы.

В голосе Аллочки звучало сочувствие, которое совершенно не утешило Арину. «Уеду, – решила она для себя твёрдо. – Куда угодно. Будут мне ещё тыкать всякие».

– Езжай в Челябинск, – посоветовала Аллочка, словно читая её мысли. – Там тебя почти никто не знает. Скажешь: была замужем, развелась. Лучше выйти замуж да развестись – с кем не бывает? – чем старой девой слыть. По крайней мере, пересудов меньше. Маленький посёлок – гиблое дело. Я со школы сколько парней поменяла, пока замуж вышла. Старой девой меня не называли, зато гулящей девкой – постоянно.

Решение осело в сердце Арины, но на тот момент было ещё достаточно сырым. Куда ехать, она не придумала. Кроме Челябинска и Краснознамённого она ничего не знала. Мамина подруга звала в Казань, но, будучи русской, ехать в татарскую столицу Арине не хотелось. Мамина подруга уехала для того, чтобы её дочери сохранили язык и культуру и имели возможность выйти замуж за татар. Именно по этой причине Арине ехать туда не стоило, но доброй Зарине она об этом не говорила. Папина сестра жила в Ярославле. Арина была там несколько раз, и ей нравился этот старинный русский город, такой непохожий на уральские промышленные поселения, но остановиться у тётки было негде, и тогда смысла ехать в Ярославль не было. С таким же успехом можно было снимать квартиру и искать работу в любом крупном городе страны. Но ехать лишь бы ехать казалось бессмысленно.

Многие знакомые, вроде Аллочки, рвались в Москву. Аллочкин муж, Андрей, держал неплохой бизнес, и будь Краснознамённый немного побольше, мог бы открыть сеть продуктовых магазинов. Но поскольку масштабы посёлка не позволяли расширить бизнес и стать нуворишем, а амбиции оставались, он решил попытать счастья в столице. Аллочке тоже казалось тесно в провинции, последний год она то и дело расписывала успешную жизнь москвичей – и культура, и бизнес, и мода, и до Европы рукой подать. Арина в Москву ехать боялась: слишком большой и суетный город. Всё, что она знала – Челябинск, город, в котором она провела пять лет университетской жизни и первый год жизни взрослой, рабочей. Челябинск ассоциировался в её сознании с вольной студенческой жизнью и большими возможностями, но Челябинск был городом Олега, а отношения с ним были очень непростыми. Возвращаться в Челябинск и жить там, не пересекаясь друг с другом, казалось нереальным. Да и глупо как-то снимать жильё, когда у Олега трёхкомнатная квартира, а Инна так гостеприимна. Жить с Олегом – работать на Олега, а это уже пройденный этап. А снимать жильё и работать в челябинской школе – не выжить. Если уж, живя на родительской квартире, ей ничего не удаётся отложить со своей зарплаты, как ещё сюда вместить аренду жилья? Все одноклассники после учёбы вернулись в Краснознамённый. Арина ещё на год задержалась у Олега, потому что было где жить и было где работать, но долго не протянула. Пришлось вернуться к родителям и пойти работать в свою школу, где каждый учитель помнил её ещё ребёнком и как ребёнка до сих пор и воспринимал.

Глава 4. Английский жених

Вернувшись домой, Арина застала отца за чтением газеты – последние тридцать лет он упорно придерживался привычки каждый вечер читать «Известия», хотя и времена изменились, и известия тоже. Отец считал себя ярым патриотом и не хотел менять родной посёлок ни на какую заграницу. Даже на сытую Германию, куда уже перебралась почти вся родня жены и давно звала его к себе. Он пару раз навестил уехавших родственников, с удовольствием поездил с ними по стране, выпил бочку пива и съел пуд сосисок, но переезжать отказался. Слишком прочное положение у него было в своей стране, чтобы бросить всё ради другой. Он любил поговаривать, что в Краснознамённом он – почётный человек, что его каждая собака знает, а что он будет делать там, в Германии – в автомастерской работать? Здесь, в Краснознамённом, Михаил Федорович был квалифицированный инженер, и сидеть на социальном пособии в чужой стране ему было стыдно. И становиться неквалифицированной рабочей силой тоже стыдно. А ещё отец страстно любил свой маленький зачуханный Краснознамённый, и ему неловко было в этом признаваться. Он любил его самозабвенно, как немеркнущее воспоминание о своём безоблачном советском детстве. Он знал здесь каждую берёзу, и с каждой улицей у него было связано своё воспоминание. В этом озере он купался ещё мальчишкой, тайком сбегая от матери, а возле спасательной вышки сломал ногу, врезавшись в неё на велосипеде с разгону, а в этом пруду выловил своего первого в жизни щурёнка, а на эту площадь ходил на Первое мая с разноцветными шарами, и теперь расстаться с Краснознамённым было выше его сил. Если бы ему пришлось покинуть посёлок, наверное, ему было бы всё равно куда ехать, хоть в ту же Германию. Но бросить ради Германии Краснознамённый он не мог, как не мог предать своё детство. «Немецкая колбаса» не смогла перевесить этой чисто русской ностальгии по берёзам и по лягушкам, квакающим в пруду.

Мама, Эмма Фридриховна, окончила факультет иностранных языков в Свердловске. Во времена её молодости поступить на бюджетное отделение иностранного факультета было так же утопично, как сейчас. Но даже при блатной советской системе приёмная комиссия ничего не могла